Афоризм "алкоголизм (наркомания) - это не только болезнь, это, прежде всего, образ жизни" делает понятным, почему в работе с аддиктами все чаще апеллируют к духовным и нравственным ценностям. Неудивительно, что возникают духовно-ориентированные центры для лечения и реабилитации лиц, страдающих химической зависимостью. Так в 17 Наркологической клинической больнице Комитета здравоохранения г. Москвы создано специализированное духовно-ориентированное отделение на основе православной веры. Здесь помимо стандартного наркологического лечения осуществляется также душепопечение священниками Русской Православной Церкви. Специфика отделения не может не отражаться на особенностях психотерапевтической работы в отделении. Причем здесь речь идет не столько о введении каких-то "духовно-ориентированных" методов, сколько о соотнесении психотерапевтической работы с тем духовно-нравственным контекстом, в котором эта работа происходит. Возникают не новые техники, а специфическое осознание терапевтического процесса с учетом религиозных принципов и категорий.

Одной из таких категорий является христианско-аскетическое понятие страсти. Аддикция с христианской точки зрения есть страсть, т.е. устойчивое желание совершать поступки, ставшие уже стереотипами поведения и приносящие зло (себе и другим). Анализ психологического содержания понятия "страсть" требует отвлечения от нравственной категории зла и греха и приводит к определению, согласно которому страсть есть несвободное поведение индивида в поле некоторого предмета, обычно называемого предметом страсти. В качестве предмета страсти в психологии аддикции выступают химические вещества, азартные игры, различные виртуальные реальности, создаваемые с помощью компьютеров и т.д. В терминологии К. Левина речь идет о полевом поведении аддикта в определенной среде, связанной со спецификой страсти. Иллюстрацией полевого поведения стал классический эксперимент К. Левина, который заключался в том, что испытуемого оставляли "немного подождать" в комнате, где на столе были разложены разнообразные предметы: колокольчик, книга, карандаш и т.д. Испытуемый в состоянии ожидания начинал действовать не в соответствии со своими намерениями, а по логике предметов - звонил в колокольчик, трогал шкафчик, проводил пальцем по бисерной занавеске, т.е. осуществлял полевое поведение. Если в левиновском эксперименте поведение оказывалось полевым в силу отсутствия по ситуации серьезных намерений у испытуемого, полевое поведение аддиктов возникает не в силу слабости их намерений, а в силу большой психологической притягательности (положительной валентности, в терминологии Левина) предмета страсти: так многие героиновые наркоманы признаются, что в их жизни не было ничего, что по глубине переживаний может сравниться к состоянием наркотического опьянения.

Полевое поведение в клинике алкоголизма, например, описывается в терминах утраты больным двух видов контроля - ситуационного и контроля за количеством выпитого, что является важнейшими симптомами заболевания. Это приводит к специфическим отклонениям в поведении: невозможности сократить или совсем прекратить алкоголизацию, периодическим попыткам изменить чрезмерное употребление спиртного путем "дачи зароков", продолжении пьянства несмотря на тяжелые соматические заболевания или в ситуациях, когда необходимо быть трезвым и т.д.

Надо сказать, ощущение утраты контроля воспринимается личностью крайне болезненно, значительно повышая тревожность аддикта. Это проявляется в том, что больной в вопросах, связанных с самоконтролем использует мощнейшие психологические защиты: отрицает проблемы с контролем, несмотря на предельно очевидные факты, фантазирует о восстановлении контроля и т.д.

Интроекция позволяет значительно снизить уровень тревожности аддикта за счет того, что внешние причины поведения начинают восприниматься индивидом как его собственные намерения, и, таким образом, создается иллюзия волевого контроля над ситуацией. Возникает характерная анозогнозия: алкоголик, пытающийся не пить, будет убеждать себя и других, что в ситуации срыва он вел себя в соответствии с собственным вполне понятным желанием (чтобы снять стресс, стимулировать себя на неприятную работу, почувствовать изысканный вкус вина и т.д.) до тех пор, пока новый запой не разрушит эти иллюзии.

Идеи Ф. Перлза о соответствии метаболических и ментальных процессов хорошо иллюстрируются интроецированием аддиктов. Сам процесс интроекции находит свою параллель в принятии уже полностью готового к употреблению вещества (не только не пережевывая, но лучше даже парентерально - не переваривая), утрата естественной сопротивляемости личности к "проглатыванию" интроектов сопровождается повышением толерантности к веществу, вызывающему зависимость, и утратой рвотного рефлекса. Кстати, становятся понятными и психологические изменения, происходящие у больных алкоголизмом в процессе аверсивной терапии, целью которой является восстановление утраченного рвотного рефлекса искусственным путем.

Психотерапевтическая работа с интроекцией, основанная на выявлении интроектов с последующей конфронтацией и избавлением от них, наталкивается на серьезное препятствие, связанное с тем, что эти интроекты оказываются очень глубокими и, фактически - на поздних стадиях зависимости - определяют всю смысловую сферу индивида. Осознание этого, а также переживание своей беззащитности перед тягой к химическому веществу, причиняет пациенту тяжелейшую душевную боль и, как следствие, вызывает сильнейшее сопротивление и может вызвать значительное ухудшение состояния. Поэтому терапия требует очень серьезной и эффективной поддержки. Способы ее оказания могут быть различными: от развернутой системы групповой психологической поддержки в движении "Анонимных алкоголиков" до использования определенных лекарств, ощутимо для пациента изменяющих его отношение к веществу, вызывающему зависимость (опиатные антагонисты, метаболическая терапия, аверсивная терапия).

Механизм оказания поддержки понятен: пациент проецирует на определенный объект свою надежду излечения от недуга. При этом следует понимать, что качество терапии зависит от того, насколько эти проекции соотносятся с реальной помощью больному. В качестве примера "плохого" проективного образования можно привести своеобразный перенос, часто возникающий у аддиктов по отношению к близким родственникам и врачам. Этот перенос, называемый иногда идолопоклонническим, основан на фантазии о всемогуществе помогающего лица, что позволяет аддикту быстро переложить всю ответственность за свое исцеление на другого человека.

Важнейшим фактором поддержки может стать вера в Бога. Не случайно необходимость веры постулируется в Двенадцатишаговой программе, которая по существу своему неконфессиональна. В рамках указанного православно-ориентированного отделения вопросы веры являются частью контекста психотерапевтической работы. Приобщение к православной вере осуществляется священнослужителями и миссионерами (катехизаторами), на долю же психотерапевта ложится работа с нарушениями функции ego в процессе религиозно-духовной реабилитации пациента. В качестве примера можно привести необходимость работы с проекцией, существенно искажающей картину религиозной жизни христианина: "я не могу пообещать не пить (совершать любой другой грех), и, на самом деле, хочу пить, но Бог не хочет этого, и потому Он мне поможет в избавлении от страсти".

Опыт работы отделения показывает, что согласованное проведение религиозной и психотерапевтической работы может существенно обогатить процесс лечения и реабилитации аддиктов и оказать им значительную поддержку в формировании нового, трезвого образа жизни.